Сибирский кавалер [сборник] - Борис Климычев

— Так-то оно так, но у меня есть деньги, почему на деньги не играть?

— Ну, смотри, на деньги так на деньги. Я же тебе как лучше предлагал, как дешевле. Ни за что ни про что, и — богат! Это у меня деньги не держатся все равно, а ты — мужик прижимистый.

— Я бы просил вашу милость не называть меня мужиком, я не мужик и у меня есть имя и отчество! — сказал Еремей краснея.

— Да будет тебе, Еремей Иванович! — воскликнул гусар. — Право, порох! От каждого слова так и вспыхивает! Садись за третий ломберный стол, я сам за него сяду, а то за другими столами тебя враз обштопают, там такие разбойники сидят, не приведи господь! Скажи, что тебе подать? Кофею? Или, может, отужинаешь сперва?

— Отужинали уже, спасибо! — ответствовал Еремей. — Вот если бы трубочку выкурить!

Он не привык к обществу. Смущался. И все же ему хотелось побыть здесь равным среди равных. Они уселись за столик. Захар Петрович Коровяков с треском раскупорил новую колоду, залихватски перетасовал её. Игра началась! Еремей начал выигрывать. Это ему придало бодрости. Он изредка стал кидать взгляды по сторонам. Примечал, что мебель у Коровякова вовсе не богатая. Очень много было собак. Высоких, тонконогих, с длинными мордами. Собаки свободно вбегали в залу, опять убегали. Некоторые кобели пристраивались к ножке стола или стула, делали лужу, никто на это не обращал внимания. Игроки пили вино, кто из горлышка бутылки, кто из бокала. Один усач потребовал подать ему пиво в ночной вазе:

— Не люблю мелких сосудов! — пояснил он. — Пить, так пить так!

Странная прихоть этого гостя была тотчас исполнена.

Еремей не знал никого из гостей. Но то, что ему везет в игре, его успокаивало.

— Свобода — великая вещь! — сказал Коровяков, в очередной раз сдавая карты. — Вот вашего князя Пьера заарестовали, и вы, Еремей Иванович, сразу стали свободным. Пришли в гости, играете. Это ли не отдых для души и тела? Ваш сатрап, ваш, можно сказать, мучитель, в узилище, а вы здесь — среди благородных людей.

Еремей побагровел, даже лысина, казалось, у него начала потрескивать от жара. Он прохрипел:

— Я сам — благородный! И не зовите меня боле Еремеем Ивановичем. Дурацкое мне дали имя, хамское: Еремей Иванович Еремеев. Но отчество мое достойное. Я — Георгиевич. Я сын Георгия Петровича Жевахова. Я — княжеский сын! Жевахов! Они меня нарочно Ивановичем величают, чтобы никто не догадался, чей я сын. Я такой же благородный, как и Пьер. А может, и достойнее его во всех отношениях. Но мать моя была крестьянкой. Она родила меня от князя и во время родов умерла. Теперь вы знаете!

Еремея колотила дрожь. Он задыхался.

— Ого, как вы взволнованы! Я понимаю вас! — воскликнул гусар. — Так вы — бастард! Но дорогой Еремей Георгиевич, ваше имя можно и переделать на библейский лад. Я буду вас величать Иеремия Георгиевич! Идет? Сейчас я скажу, чтобы нам подали моего прекрасного хлебного вина. Вы хлобыстнете стаканчик, это восстановит ваши душевные силы!

Поверьте, что перед вами сидит ваш друг. Я очень рад тому обстоятельству, что этого зазнайку упрятали в клоповник. Тоже мне, парижанин! Ни с кем из соседей не желает общаться. Привез какого-то французишку. А теперь их обоих взяли за шкирку. И поделом! Наверняка фальшивые деньги печатали! Или еще что-то такое творили. Вот тебе и князь! В нем и княжеского-то ничего нет, одно название.

— Вы знаете, Иеремия Георгиевич, я вам даже помог! — сообщил Коровяков. — Как? Очень просто! Ко мне приехали люди из сыскной канцелярии. Прибыли на простой телеге и в мужицких одеждах. Показали бумагу, попросили приюта на время сыска. Они ходили в мужицких одеждах вокруг вашей усадьбы. Высматривали. А по ночам надевали на лица маски и заглядывали в ваши окна. Я их кормил и поил. И в карты с ними играл, не то бы они тут с тоски сдохли. Вот! Выглядели, что хотели, потом вашего мучителя и сцапали! Ну, как? Благодарны вы мне?

Еремей закивал. Выпив домашнего хлебного вина, он почувствовал блаженство. Все хорошо. Он принят в обществе, он развлекается господской забавой. И так теперь будет всегда! Хороший друг этот гусар!

Но почему-то к Еремею пошла плохая мелкая карта. Он стал проигрывать.

— Уже темнеет! — напомнил он Коровякову. — Приказали бы свечей подать?

— Свечей в особенных канделябрах! — возгласил Захар Петрович Коровяков. Тотчас в зале возле столов стали загораться свечи. Света в зале становилось все больше. Еремей на миг оторвался от карт и остолбенел. Вокруг столов девки встали на руки и головы, вздев вверх оголенные зады, скрюченные ноги их молочно белели. И из щелей, предназначенных природой совсем для иных целей, торчали длинные свечи. И горели эти свечи ровным пламенем, освещая то потаенное, что обычно тщательно скрывают под одеждами.

От такой картины Еремею стало не по себе. Какие уж тут карты! Он то и дело оглядывался, и стал проигрывать все больше. Девки долго простоять в такой замысловатой позе не могли, потому через некоторое время заменялись по команде Коровякова:

— Подать свежих канделябров!

Еремей хватил подряд пару стаканов хлебного вина, протягивал руку то к одной свече, то к другой, пытаясь не то вытянуть свечку из заветного отверстия, не то заткнуть её еще глубже. Девки уклонялись от его рук, теряли равновесие. И тогда на их нежную белую кожу, и на розоватую кожицу щелей, капал раскаленный воск, и девки издавали дикий визг!

— Ну, довольно, Иеремия Георгиевич! — сказал наконец Захар Петрович Коровяков. — Так ты мне все канделябры перепортишь! Пора тебе домой, баюшки-баю. Да ты не противься, завтра, будь добр, приезжай снова. Приезжай вообще всегда, хоть каждый день! А сейчас, во-первых, ты пьян сильно, во-вторых, у тебя деньги кончились. Ты проиграл мне уже и дубовую рощу, а расписку написать не можешь… Но у меня полная зала свидетелей. Да я знаю, что ты — честный человек, не откажешься. Так что пока поезжай! И знай, что у тебя есть тут верные друзья.

Еремею не очень хотелось удаляться от игры с «канделябрами», но Захар Петрович Коровяков с ним говорил дружески, приглашал заходить, это ему льстило. «Действительно, перебрал», — подумалось ему, он вышел под руку с Захаром Петровичем на крыльцо, и крикнул Нефедычу, чтобы подал лошадей. В этот самый момент в открытую дверь вырвались звуки дикого хора:

Бес проклятый всё затеял,Мысль картежну в сердце всеял,Руки к картам простирайте,С громким плеском восклицайте,Дабы слышал всяк окрест:— Рест!

В дороге Еремею казалось, что коляска едет слишком медленно. Он вырвал у Нефедыча кнут и принялся хлестать своего кучера по чему попало: